– Не пройти ли нам на террасу?
Саре было необходимо побольше узнать о нем. Но она не могла к этому приступить, пока он так смотрел на нее.
Расположившись на террасе, за квадратным столом из кованого железа, накрытым льняной скатертью, она окинула взглядом серебряный чайный сервиз со сложным орнаментом, который подал Тилдон. Кроме чая, на столе был поднос с маленькими бутербродами с огурцом и кресс-салатом, лепешки с клубничным вареньем и свежеиспеченные, еще теплые бисквиты.
Легкий летний ветерок доносил до нее аппетитные запахи, но не они, а сам лорд Лэнгстон отвлекал ее от главной цели – понять, что он за человек.
Если повезет, то она узнает о нем что-нибудь такое, что сделало бы его менее привлекательным в ее глазах. Такое, что не горячило бы кровь, как это было тогда, когда она узнала, что он хорошо целуется. Или что-нибудь такое, что не брало бы ее задушу, как история о том, что случилось с его братом и сестрой. Потому что, видит Бог, он потряс ее своей семейной историей. А она не могла ему этого позволить.
Однако разве можно было игнорировать сочувствие и сопереживание, которые он теперь у нее вызывал? Она знала, какую боль он испытывает, потому что сама испытывала такую же боль, которая ничуть не утихла с годами. Он знал; Он понимал. И это привлекло ее к нему гораздо сильнее, чем могла привлечь просто красивая внешность.
Хотя… глупо было отрицать, что он хорош собою. И как бы ей ни хотелось не обращать внимания на его красивую внешность, она была всего лишь близорука, но не слепа. Как раз перед тем, как дворецкий Тилдон постучал в дверь, она подумала, что лорд Лэнгстон намерен снова поцеловать ее. Но вместо того чтобы возмутиться, рассердиться, выказать безразличие или какие-нибудь другие подобающие эмоции, она почувствовала, как учащенно забилось в предвкушении ее сердце, и ей потребовалось собрать всю свою волю, чтобы не обвить руками его шею и не прижаться к нему всем телом. И снова ощутить то волшебное чувство, которое она испытала в его объятиях прошлой ночью.
Она окинула взглядом его мужественную фигуру, когда он, отпустив Тилдона, подошел к столу и уселся рядом с ней. Сара вздохнула, почувствовав, как пробежала по ее телу горячая волна, вызванная отнюдь не теплыми лучами послеполуденного солнца.
– С вами все в порядке, мисс Мурхаус?
Его голос отвлек ее от фривольных мыслей, и она заметила, что он за ней наблюдает, причем с таким выражением, будто знает, что она думает о нем.
Проклятие! Она почувствовала, что краснеет.
– Со мной все в порядке, спасибо, – сказала она строгим тоном.
– Похоже, что вам жарко.
– Это, наверное, от яркого солнца, – машинально объяснила она, мысленно отругав себя за то, что лжет.
– Может быть, вы предпочтете выпить чаю в помещении?
«Да, желательно в вашей спальне, наблюдая при этом, как вы принимаете ванну».
Она пришла в ужас, почувствовав, что чуть было не произнесла это вслух. Только этого не хватало! Нет, надо поскорее забыть об их поцелуе. И больше не мечтать повторить его снова. Тем более не вспоминать о том, что видела его голым.
А следует ей… Но она напрочь забыла о том, что именно ей следует сделать. Нахмурив лоб, она заставила себя сосредоточиться. Ах да. Ей нужно выяснить, что у него за тайны. Потому что хотя она и чувствовала в нем родственную душу, хотя она и была тронута его историей и тем, что он не любит обсуждать эту тему, у него были какие-то секреты – в частности, те, которые касались его ночных занятий садоводством. Было бы, конечно, глупо прямо спросить его, что он затевает. Нет, тут надо действовать дипломатично: заставить его говорить на другую тему в надежде, что он невзначай выдаст себя.
Но с чего начать? Наверное, лучше всего сделать вид, что собираешься поделиться каким-нибудь секретом, или польстить его самолюбию. На основе своих наблюдений она сделала вывод, что мужчины обожают, когда с ними делятся секретами, и весьма восприимчивы к лести.
Взяв в руку фарфоровую чашечку с ароматным чаем, она сказала:
– Ваше превращение из ребенка, изображенного на портрете, в мужчину, которым вы стали, поистине необычайно, милорд.
Он пожал плечами:
– Насколько мне известно, многие дети проходят в своем развитии так называемую стадию гадкого утенка.
– Но есть счастливые исключения. Возьмите, например, мою сестру. Она была красавицей, будучи младенцем, и осталась такой до сих пор.
– Ваша сестра старше вас?
– Да, на шесть лет.
– В таком случае откуда вам известно, что она была красивым младенцем?
– Это мне говорила мама. Причем очень часто. Думаю, что она надеялась, напоминая об этом, заставить меня поскорее перерасти «стадию гадкого утенка», как вы это называете, в которой я находилась с самого рождения. – Быстро отхлебнув глоток чая, она продолжила: – Мама думает, что я остаюсь некрасивой исключительно для того, чтобы досадить ей. Она считает, что очки мне не нужны и что если я посижу спокойно в течение нескольких часов, она сможет с помощью утюга разгладить мои непокорные кудряшки. И тогда я стала бы не такой непривлекательной. Хотя она заранее предупреждала меня, что, конечно, какие бы меры я ни принимала, мне никогда не удастся стать хотя бы наполовину такой красивой, как Каролина. Но следует хотя бы попытаться что-то сделать.
Он замер, не донеся чашку до рта, и нахмурил брови:
– Не может быть, чтобы она вам это говорила.
– Говорила. И довольно часто, – сказала Сара. – По правде говоря, она и сейчас это говорит, однако ее слова перестали причинять мне острую боль. В раннем детстве меня это очень расстраивало, главным образом потому, что мне не хотелось, чтобы Каролина, которую я обожала, невзлюбила меня так же, как мама, за то, что я была не в силах исправить. – Сделав еще глоток, она продолжала: – Но Каролина всегда была моей защитницей. Предпочтение, которое отдавала ей мать, всегда смущало ее даже в большей степени, чем меня. Каролина – человек теплый, любящий. И ко мне она всегда была нежно привязана. Что заставляло меня любить ее еще крепче.
Он некоторое время вглядывался в нее пытливым взглядом.
– Вы, кажется, весьма равнодушно относитесь к тому, что говорит мать?
– Она могла бы, конечно, делать это более деликатно, по то, что она говорит – увы! – сущая правда. Каждому, у кого есть глаза, видно, что Каролина – потрясающая красавица, а я нет. Это ясно как божий день. – Губы ее дрогнули в улыбке. – Конечно, временами я стараюсь доказать матери, что независимо от внешности я все равно далека от любимицы.
Он сразу же заинтересовался:
– Вот как? Что же вы для этого делаете?
– Вы будете плохо думать обо мне.
